каждый поёт свою песню.
Я хотела рассказать вам сказку совсем о другом, но не сказитель выбирает истории, а они - его.
Я хотела спеть об этих двоих по-другому, но они сами за себя решили, и кто я такая, чтобы вмешиваться?
Я хотела... я много хотела бы рассказать об этой истории, но не стану. Пусть скажет за себя сама.
За изломом гор, за семью ветрами, где в змеиных кольцах свернулась память, где живая кровь обратится в камень, лишь коснётся выстуженной земли, там о скалы бьётся седое море, волны шепчут сотни своих историй, различи мой голос в нестройном хоре - я спою о том, что ещё болит.
Под его стопами снега не тают, он танцует в паре шагов от края, искры сердца сыплются вниз, сгорая, исходя на нет, вымерзая в лёд, он давно не помнит ни старых песен, ни волшебных снов, ни мечтаний детских, он не видит снов и давно не грезит, и другие песни теперь поёт. На его ладонях мерцают остро, полосуя пальцы лучами, звёзды, а во взгляде - холод немой угрозы, так безмолвно-резко "не подходи", синева во взгляде под льдистой коркой - серебристой сталью, морозной, колкой, так прошьёт насквозь ледяной иголкой, чтоб навек всё выстудило в груди. Вороновым криком да плетью ветра, синим небом меж индевелых веток, вьются его тропы из льда и света, оставаясь инеем на висках. Пляска зимних снов на краю метели, ядовито-бешеное веселье, он глотает снова хмельное зелье и ныряет белый огонь костра.
На другом конце ледяного света, что до края полон хмельного лета, - там летит по тропам на крыльях ветра тот, другой, поющий свои пути. Медных струн под пальцами звон далёкий, запах трав и яростный птичий клёкот, вереск на предгорьях, и самый лёгкий, самый верный выбор: живи, лети. Взгляд медовым золотом, искры смеха, звонкий голос долго разносит эхо, и любая трудность - пустяк, помеха, он смеётся снова и рвётся в бой. Бесконечность песен и бездна смыслов, он, что ярче солнца, быстрее мысли, лёгкий призрак вёсен и танец жизни, тот, за чьей спиною сама любовь, вечный поиск, тропы шальным узором, вера в то, что чудо свершится скоро, нет на свете правильней приговора - он приговорён воспевать весну, быть смешным мальчишкой на лёгких крыльях самых звонких песен и чистой силы, чтоб его увидевшие - застыли, всё боясь поверить хмельному сну.
За изломом гор, за семью ветрами нити судеб вновь перевьёт ветрами, заплетая тропы чумными снами, выбивая новый узор дорог...
...Так сошлись два взгляда - метель и пламя, принимая на сердце, будто камень, и чужую боль, и чужую память. Ни один глаза опустить не смог.
Так надёжный щит, ледяную корку - разметает тысячей злых осколков, только взгляд - острее - холодный, горький, и сквозь ветер - шепотом - "уходи". Так - шальное пламя - по ветру пеплом, но в зрачках всё кружатся искры света, губы сжаты плотно - немым ответом, и осколок острый застыл в груди.
Ледяной покой - колокольным звоном, вихрями метелей, протяжным стоном, раненое сердце навек запомнит, как клинком меж тропами падал взгляд, но ожегшись, буря бросалась оземь, расправляя крылья кошмарной грёзой... Но огню совсем непривычны слёзы, и огонь не знает пути назад. И, с цепи сорвавшись, бушует вьюга, вихри снега ловят во мгле друг друга, не преступит пламя границы круга, лёд, подобно ломкому хрусталю отражает искры в глазах медовых, по лицу - наотмашь ударом новым бьёт метель. Но с выстывших губ бескровных отпускает пламя его "люблю" - приговором стуже, последним правом, разбивая вдребезги сны и яви. Вьюга бьёт в лицо, заметает травы, но стихает. Крошатся сколы льдин. Это кровь, по пальцам стекая смуглым, ярким светом бьёт по ладоням вьюги, лёд не верит, ошеломлен, испуган, а огонь смеётся - он победил.
За изломом гор, за семью ветрами в перекличке волн затерялась память, только ветер знает, что будет с нами, и вплетает истину в свой полёт. А огню подвластно другое знанье, что любовь - надёжнее льда и стали, он ведь помнит - тихо ветра смеялись, а в глазах любимых дробился лёд.
Я хотела спеть об этих двоих по-другому, но они сами за себя решили, и кто я такая, чтобы вмешиваться?
Я хотела... я много хотела бы рассказать об этой истории, но не стану. Пусть скажет за себя сама.
За изломом гор, за семью ветрами, где в змеиных кольцах свернулась память, где живая кровь обратится в камень, лишь коснётся выстуженной земли, там о скалы бьётся седое море, волны шепчут сотни своих историй, различи мой голос в нестройном хоре - я спою о том, что ещё болит.
Под его стопами снега не тают, он танцует в паре шагов от края, искры сердца сыплются вниз, сгорая, исходя на нет, вымерзая в лёд, он давно не помнит ни старых песен, ни волшебных снов, ни мечтаний детских, он не видит снов и давно не грезит, и другие песни теперь поёт. На его ладонях мерцают остро, полосуя пальцы лучами, звёзды, а во взгляде - холод немой угрозы, так безмолвно-резко "не подходи", синева во взгляде под льдистой коркой - серебристой сталью, морозной, колкой, так прошьёт насквозь ледяной иголкой, чтоб навек всё выстудило в груди. Вороновым криком да плетью ветра, синим небом меж индевелых веток, вьются его тропы из льда и света, оставаясь инеем на висках. Пляска зимних снов на краю метели, ядовито-бешеное веселье, он глотает снова хмельное зелье и ныряет белый огонь костра.
На другом конце ледяного света, что до края полон хмельного лета, - там летит по тропам на крыльях ветра тот, другой, поющий свои пути. Медных струн под пальцами звон далёкий, запах трав и яростный птичий клёкот, вереск на предгорьях, и самый лёгкий, самый верный выбор: живи, лети. Взгляд медовым золотом, искры смеха, звонкий голос долго разносит эхо, и любая трудность - пустяк, помеха, он смеётся снова и рвётся в бой. Бесконечность песен и бездна смыслов, он, что ярче солнца, быстрее мысли, лёгкий призрак вёсен и танец жизни, тот, за чьей спиною сама любовь, вечный поиск, тропы шальным узором, вера в то, что чудо свершится скоро, нет на свете правильней приговора - он приговорён воспевать весну, быть смешным мальчишкой на лёгких крыльях самых звонких песен и чистой силы, чтоб его увидевшие - застыли, всё боясь поверить хмельному сну.
За изломом гор, за семью ветрами нити судеб вновь перевьёт ветрами, заплетая тропы чумными снами, выбивая новый узор дорог...
...Так сошлись два взгляда - метель и пламя, принимая на сердце, будто камень, и чужую боль, и чужую память. Ни один глаза опустить не смог.
Так надёжный щит, ледяную корку - разметает тысячей злых осколков, только взгляд - острее - холодный, горький, и сквозь ветер - шепотом - "уходи". Так - шальное пламя - по ветру пеплом, но в зрачках всё кружатся искры света, губы сжаты плотно - немым ответом, и осколок острый застыл в груди.
Ледяной покой - колокольным звоном, вихрями метелей, протяжным стоном, раненое сердце навек запомнит, как клинком меж тропами падал взгляд, но ожегшись, буря бросалась оземь, расправляя крылья кошмарной грёзой... Но огню совсем непривычны слёзы, и огонь не знает пути назад. И, с цепи сорвавшись, бушует вьюга, вихри снега ловят во мгле друг друга, не преступит пламя границы круга, лёд, подобно ломкому хрусталю отражает искры в глазах медовых, по лицу - наотмашь ударом новым бьёт метель. Но с выстывших губ бескровных отпускает пламя его "люблю" - приговором стуже, последним правом, разбивая вдребезги сны и яви. Вьюга бьёт в лицо, заметает травы, но стихает. Крошатся сколы льдин. Это кровь, по пальцам стекая смуглым, ярким светом бьёт по ладоням вьюги, лёд не верит, ошеломлен, испуган, а огонь смеётся - он победил.
За изломом гор, за семью ветрами в перекличке волн затерялась память, только ветер знает, что будет с нами, и вплетает истину в свой полёт. А огню подвластно другое знанье, что любовь - надёжнее льда и стали, он ведь помнит - тихо ветра смеялись, а в глазах любимых дробился лёд.
Собственно, так и пишу.) Дожидаюсь того момента, когда молчать уже не получается, и открываю блокнот. Всё.)
И - спасибо тебе.^^
Это хардкор, деткаЕсли бы этот некто не приложил свою руку, Сай бы долго еще печалилась по поводу заброшенной пре-елести(:
Я не исключаю, кстати, что это не конец ещё, и я про них опять что-нибудь когда-нибудь сотворю) Если интересно)
Эври Лэвинс, вот всегда бы ты так меня мотивировал на написание всякой "прелести", а не на велопрогулки за стопицот километров к полуразрушенным
погребамгробницам.И нефиг-нефиг смущать меня, коварный Есь. Часы, которые потратите вы на мотание к этому нагромождению кирпичей с ямой, я буду убивать немецким. Жестоко и беспощадно, ага.
Сам-то понял, что сказал?Оо Я сочинения на немецком пишу так, что лучше бы не. А ты...xD
Ну надо же когда-то начинать) Хотя бы попробуй! Четверостишье! Ма-аленькое))
И тебя...*ибо, вероятно, я приеду в субботу и не избавитесь вы от меня числа эдак до 10...*Приезжаай.*__*
Приееду
который?) в смысле, что именно интересует?
пожалуй, совершу-ка я набег на вашу домашнюю библиотеку. Раз уж мне даже Уайльда доверили...
Ну, Гамлета же!)
звучит, как угроза О__о
особенно из уст Бальзакаучитывая то, что "томик" сей весит, мягко говоря, немало(ибо старое-старое собрание сочинений, можешь себе представить, что из себя представляет) - да, может быть и угрозой тоже.) но весомее было бы, скажи я, что томик в тебя прилетит)
ты
бобрдобр, как никогда =="Орониэль, судя по тому, как прочно они засели в моей голове, - должно получиться.
Спасибо тебе ещё раз.^__^ Твои комментарии меня очень поддерживают и вдохновляют.)